Писателя можно оценивать с трех точек зрения: как рассказчика,
как учителя, как волшебника. Все трое – рассказчик, учитель,
волшебник - сходятся в крупном писателе, но крупным он станет,
если первую скрипку играет волшебник.
Владимир Набоков

     Среди тысяч и тысяч ежегодно, ежемесячно, ежедневно издающихся книг нам шедевр отыскать так же сложно, как Пушкину – пару стройных ножек. Да, пожалуй, сложнее, - снобизм за последние годы окреп, возмужал, раздался в плечах…
     «Гиппопоэма» Ренаты Мухи (книга стихов для бывших детей и будущих взрослых) – несомненный шедевр, дарующий редкое в наши дни художественное наслаждение. Назвать стихи Ренаты Мухи искренними и добрыми, - наивному читателю вполне может показаться, что исключительно в этом и состоит ценность данных произведений, - значит оскорбить и стихи, и их автора. Стихи Ренаты Мухи сочетают точность поэзии с жестокостью организации мысли, что, собственно, и вызывает вибрацию одновременно и ума, и сердца. За кажущейся простотой – безупречная литература с присущими таковой, во-первых, уникальным миром фантазий, вынуждающих нас внимательнее присмотреться к действительности, а во-вторых, специфическим подбором деталей реального мира, изумительно быстро перебрасывающих читателя в волшебное пространство вымысла.

     Восклицательные знаки
     Что-то шепчут в тишине,
     И кавычки по привычке
     Раскрываются во сне.
     А в углу, в конце страницы,
     Перенос повесил нос –
     Он разлуку с третьим слогом
     Очень плохо перенес…

    В роли рассказчика Рената Муха столь же профессиональна, сколь и роли автора стихотворных произведений: реальные автобиографические детали выстраиваются по законам литературы, обладающей даром в подробностях восстановить действительную атмосферу жизни.
    - В начале шестидесятых, когда везде, и в том числе в Харькове, все читали и писали стихи, - уверяет Рената поклонников, собравшихся на презентацию книги, - я была твердо убеждена, что никогда не сочиню ни строчки.
    И вот, в один жаркий и сухой день, лежа на пляже рядом с подружкой, я неожиданно для себя обнаружила в собственной голове эти строчки:

     Жили в одном коридоре калоши,
     Правый – дырявый и левый – хороший.

    Я растерялась - и потому, что эти строчки оказались в моей голове, и потому, что такие «дождливые» слова явились в такую сухую погоду. Я потрясла головой. Ничего не изменилось. Я повторила строчки вслух, после чего обратилась к подружке с вопросом:
    - Хорошие стихи?
    Подружка отрезала:
    - Будут хорошими, если исправишь ошибку. «Калоши» - женского рода.
    Недели две я пыталась «починить» свое стихотворение. Но никак не могла. И забыть о своих неправильных героях я тоже никак не могла, потому что любила их с каждым днем больше и больше. Не рассчитывая на свои возможности я стала дарить «калоши» на дни рождения замечательным людям, сопровождая подарок просьбой исправить стихотворение. И замечательные люди обещали мне постараться. Но у них тоже не получалось, и я проводила свои дни в печали, пока из Москвы не приехала в Харьков Нина Воронель, с которой мы дружили с детства.
    Нина, взглянув на «калоши», сказала:
    - Я заберу их в Москву и там починю.
    - Непременно починит, - подтвердил тогда еще незнакомый мне молодой человек, прибывший с Ниной. И улыбнулся. Звали его Юлий Даниэль.
    Ощутив причастность к миру поэзии, я почувствовала себя чрезвычайно уверенно. Поэтому буквально через неделю, переходя дорогу со спутником, поинтересовавшимся, вправду ли я сочиняю теперь стихи, я лихо ответила:

     Бывают в жизни чудеса.

     Повторив еще раз про себя то, что я случайно проговорила вслух, я остановилась посреди дороги. Спутник тоже остановился. И машины остановились, и автобусы, и троллейбусы.
     И из меня посыпалось:

    Бывают в жизни чудеса -
    Ужа ужалила Оса.
    Ужалила его в живот.
    Ужу ужасно больно.
    Вот!
    А доктор Еж сказал Ужу…

    Мой спутник зажмурился. И зря – я к тому времени была уже опытной, увы, пациенткой и хорошо знала, что говорят врачи.
    Я вдохнула, выдохнула и, чуть отступив назад, завершила:

    А доктор Еж сказал Ужу -
    «Я ничего не нахожу,
    но все же, думается мне,
    вам лучше ползать на спине,
    пока живот не заживет.
    Вот».

    Спутник оставил меня, забыв попрощаться. Наутро я проснулась известной в узком кругу поэтессой.
    Очень скоро кто-то, остановив меня в коридоре учебного корпуса, - я тогда была аспиранткой, - торжественно произнес:
    - К Вам приходил сегодня поэт.
    Выяснив, что приходил ко мне не просто поэт, а замечательный детский поэт Вадим Левин, я загордилась.
    Но тут последовала завершающая часть сообщения:
    - Он сказал, что ему очень нравится ваше стихотворение про ужа и хотелось бы познакомиться с остальными произведениями.
    В панике я пыталась придумать хотя бы четыре, даже два «остальных произведения» до встречи с Вадимом Левиным. Не выходило ни одного. Отметив, что на первые полтора стихотворения ушло двадцать четыре года, я поняла, что шанс сочинить еще что-нибудь за несколько дней близок к нулю.
    Мы встретились. Он произнес ту же фразу, что в аспирантуре.
    - Нет больше произведений, - призналась я.
    - Ну если вы мне не доверяете… - обиделся Левин.
    Он бы ушел, если бы я не остановила его криком:
    - Есть одно стихотворение! Про калоши. Но его надо починить!
    Убедившись в моей неспособности исправить стихотворение и поддавшись на мои уговоры, Вадим Левин взял ответственность на себя. А меня пригласил на заседания своей поэтической студии – прекраснейшей студии, где родители и их дети учились любить стихи.
    С великой радостью я посещала занятия.
     Мне было очень приятно, когда Вадим Левин сообщал:
     - А теперь, дети, вы познакомитесь с тем, что такое аллитерация.
     После этих слов он начинал читать:
     - Бывают в жизни чудеса: Уж-жа ужалила Оса…
     Увы, в большинстве случаев за этими строчками следовала уничтожающая меня фраза:
     - А сейчас мы попросим Ренату Муху выйти на сцену и прочитать еще что-нибудь.
     В сущности, Вадим Левин – человек чрезвычайно добрый. Я до сих пор не могу понять, зачем он в течение многих лет устраивал мне эту пытку. Я его спрашивала.
     Он всегда отвечал:
     - Я надеюсь, что в тебе заговорит совесть.
     Совесть во мне говорила, но не стихами.
     Чтобы подвигнуть меня на поэтический труд, Вадим Левин решил сделать мне сюрприз.
     Однажды, разбуженная телефонным звонком, я услышала от подружки:
     - Ты читала сегодняшнюю «Неделю»?
     Купив газету, я раскрыла ее и в детском разделе обнаружила замечательное стихотворение про калоши, но уже правильные. Авторов у этого стихотворения было два: Рената Муха и Вадим Левин.

Осень 1995 года. Встреча с Вадимом Левиным в Беер-Шеве. Во втором ряду Яков Мазганов - основатель и первый директор физико-математической школы "Мафет" в Тель-Авиве, Владимир Мацаев - математик, друг Ренаты с университетских времён, Таня Сонькина - основатель и первый директор физико-математической школы "Импульс" в Беер-Шеве