Это был праздник Ренаты. Два с половиной часа почти нескончаемого смеха и неослабевающего внимания Рената рассказывает очень своеобразно. Она вытаскивает события из глубины памяти и тут же "оживляет" разных людей, так что начинается что-то вроде спектакля, в котором один актер — ведущий — по ходу дела то ярко высвечивает других, то прячет их в тень, за кулисы, и создается впечатление, что она пришла не одна, что это своеобразный рассказ о целой жизни, в которой все прочие участники — их голосами, жестами, повадками, судьбами — тоже существуют и присутствуют. При этом она постоянно "играет" с теми, кто ее слушает. "Играет", в самом хорошем, высоком смысле этого слова. Не снисходительно и не фамильярно, а так, что из всех наших задубленных взрослой жизнью "пор" вдруг начинает неудержимо сочиться детство с его абсолютными показателями: искренностью, беззащитностью, радостью. Своими стихами она возвращает нас в иное измерение, где нет ни ссор, ни болезней, ни корысти, ни зависти, ни пожирающей сердце заботы. Ни морщин, ни одышки. Ни врагов, ни недоброжелателей. Она возводит прямо на глазах целый город, или, лучше сказать, она, как в сказке, расстилает перед вашими глазами целую большую землю, на которой живут незадачливые калоши, глупые лошади, ужи, ужаленные осой, "веселые с виду итальянки", хладнокровные англичане, муравьи, "без ресниц и без бровей" и множество других — таких же чудесных, таких же светлых, таких же талантливых. Кстати, о таланте.

    Слушая и наблюдая Ренату, я в который раз прихожу к мысли, что Музы, вообще-то, богини весьма нетребовательные и неприхотливые. Им не важно, о ЧЕМ. Важно — КАК. Рената, которая рассказывает, что, переходя дорогу, она сочинила свое первое стихотворение про ужа, "делает ставку" только на это самое КАК. И выходит прекрасно. И все смеются. Облегчающим душу детским, растроганным смехом. А стихотворение получает еще одно, дополнительное, звучание — яркий кусочек из чужой жизни, в которой приняли участие два человека: сама Рената, которую так видно во всей ее непохожести, уме, артистичности, и Вадим Левин, про которого она уже сказала несколько раз слово "светящийся". Стало быть — предвидела. Два человека переходят дорогу и сочиняют стихотворение про ужа. Уверяю вас: это то, что останется. Это то, чему дано осилить ссоры, морщины, болезни и даже пожирающие нас заботы. Праздник, о котором мы вспомнили...
    Еще одно маленькое отступление о природе таланта. Вечером она дала мне свои стихи. Поздно вечером я их прочитала. Ночью проснулась, вспомнила и засмеялась. Утром позвонила ей и говорю: "Рената, я Вас обожаю!" В ответ слышу быстрое, суровое: "Женитесь!" И опять смеюсь. Она талантлива — как бы это сказать? — с разных точек зрения, многомерно талантлива. В стихах, в устных рассказах, в фантазиях, в том, как справляется с жизнью, в оценках, в обыкновенном разговоре...
    Творчество Ренаты — достойный урок всем на свете графоманам. Она действительно пишет мало. Она собирает свои шедевры по крупинкам, по одной-двум строчкам, по словечкам. Это что-то вроде поиска жемчуга. Миллион раковин открыли — пусто. А в миллион первой... Смотрите, какая красота. Ведь настоящее!
    Не случайно, что ее стихи так легко становятся песнями. Не случайно, что они, написанные то без конца, то без начала (игра с жанром!) ищут свои концы и начала у других (она сама воспроизводит строчки, которые присылают разные люди, стремясь восполнить ее "пробелы"). Музыкальность, как особая отличительная черта ее взгляда на вещи, коренится в самой природе написанного ею, а заряд ее чудесных (от простого слова "чудо") стихов настолько силен, что они хотят быть продолженными и начинают свою собственную жизнь без нее, как дети, оторвавшиеся от материнской юбки, пробуют самостоятельные шаги. Я попыталась выразить то, что я думаю о ней. Как я ее чувствую. И удивительное дело: даже писать о ней мне было радостно. Что-то счастливое, сияющее, безусловное словно бы маячило передо мной, пока я отчитывалась о субботнем выступлении Ренаты Мухи в доме Марины Кацевой. Да, это праздник. Но ведь она уедет скоро. И праздник увезет с собой. Грустно, правда?

«Бостонское время», 15/02/1995