Главная
Об этом сайте
Немного о себе
Стихи
Книги
Одна пьеса
Сказочный английский
Выступления
Интервью
Для газет1990 A story about storytelling
1991 Over here
1991 How to tell tall stories
1991 Empty shelves and English
1992 Storytelling in practice
1996 "- Закройте за мной рот!"
1997 "- Вы обозвали меня поэтессой?"
1998 "-Я всех люблю, и мне всех очень жалко"
1999 О Ренате, Мухармсе и платке хоботовом
2004 Рената Муха: начало следует..
2005 Птичьи права: прыгнуть с парашютом вверх...
На телевидении
На радио
Что было в газетах
Глазами друзей
Лиора Ган (Полина Капшеeва) «Я всех люблю, и мне всех очень жалко» «Вести – 2», четверг 26.11.1998
Муха. Лучшей фамилии для автора «Гиппопопоэмы», книги стихов «для бывших детей и будущих взрослых», не придумаешь. Самое забавное, что ее никто и не придумывал: просто Рената подписывает стихи своей девичьей фамилией. Элементарное раздвоение личности: автор методики преподавания английского с помощью устного рассказа – академическая дама Рената Григорьевна Ткаченко, автор дивных стихов – вечный ребенок Рената Муха. «А книжка какова?» - спросите вы. Можно было бы обратиться к классике: «Эта штука посильнее, чем «Фауст» Гете». А можно сказать проще: оторваться невозможно. Хотите примеры?
Один Осьминог подошел к Осьминогу
И в знак уваженья пожал ему ногу.
Или
«Я Вас очень прошу»,-
Написал мне Чудак
И поставил в конце
Попросительный знак.
Очень хочется цитировать и цитировать, но передо мной сидит автор и лежит замечательно изданная книжка, «о необходимости которой так долго говорили».
- Рената, а ведь действительно говорили очень долго. Как ты думаешь, почему такое огромное количество людей с нетерпением ждало выхода в свет «Гиппопопоэмы»?
- Неужели ждали? Я заметила другое: множество людей делало – и сделало – все для того, чтоб книжка появилась. Я помню слова Черчилля, сказанные по поводу какой-то победы, - попробую процитировать близко к тексту: «Нечасто случается, что столь немногие могли сделать столь многое для столь многих». В моем случае получилось наоборот: столь многие сделали для столь немногой меня столь много.
- Но почему народ так старался?
- А ты сама почему на меня давила, торопила, программы делала, со всякими людьми знакомила?
- Из чисто эгоистических соображений: я обожаю твои стихи, а в книжке их читать намного приятнее, чем на отдельных листочках. А в общем, наверное, израильское русскоговорящее человечество слилось в едином порыве, дабы противостоять забвению великолепных образчиков детской поэзии. Результат превзошел все ожидания. Как излагаю?
- «Хорошо излагает, собака!»
- «Учитесь, Киса!» Знаешь, я вдруг засомневалась: правильно ли твою поэзию считать детской?
- И я сомневаюсь. Сама я себя никогда не считала детским поэтом. Да и вообще поэтом себя с трудом признаю.
- Нашла время скромничать.
- Ладно тебе – ишь какая строгая… Почему же мои стихи детские? Потому, что в них зверей много? Так и взрослые звери тоже попадаются… Думаю, чисто детской литературы совсем не существует: есть книги для взрослых, а есть и для взрослых, и для детей. Когда-то Маршак сказал Вадиму Левину: «Если стихи нравятся только детям – очень может быть, что это - не стихи. Если нравятся только взрослым – вовсе необязательно, что стихи хороши. Но если нравятся и детям, и взрослым – все в порядке».
- Ну, твоя книга в полном порядке.
- Так она и адресована бывшим детям и будущим взрослым – это вовсе не шутка.
- Твои персонажи неизменно вызывают сочувствие:
«Едят ли Дятлы Червяков?-
Спросил Червяк.
И был таков.
Да любое возьми:
«По-моему, уже не та я,» -
Сосулька прошептала, тая.
- И что они у тебя такие несчастные?
- …Дочка моих друзей, прелестная тихая еврейская девочка Сашенька, росла очень грустным ребенком. Однажды ее спросили о причине грусти, и она ответила: « Я всех люблю и мне всех жалко». Вот и я всех люблю и мне всех очень жалко. Обладаю утомительным умением: немедленно ставить себя на место человека. Или зверя – неважно. Когда художник Арсен Даниэль принес первый вариант рисунков, два персонажа мне не очень понравились. Я сказала: « Своих героев я жалею. А вам этого крокодила, по-моему, жалко не было». Арсен рисунки забрал и переделал – по-моему, получилось потрясающе.
- По-моему, тоже. Но скажи, как у тебя рождаются сюжеты?
- Иногда встречаю какое-нибудь слово и тоже начинаю его жалеть: «Какое бедное слово – оно никогда не бывало в стихах». Это же несправедливо. И тогда я сочиняю стихи с этим словом. А бывает и по-другому. Недавно мы с мужем и нашим другом ехали в машине. Я вышла – и в голове вдруг прямо-таки протанцевалось:
«Ну, дела, - подумал лось.-
Не хотелось, а пришлось».
Мои мужчины расхохотались. Я даже обиделась: «Чего смешного?» А муж говорит: «Ты ничего не понимаешь: это ведь жизненное кредо всякого настоящего мужчины».
Теперь я использую эти строчки в качестве текста: засмеялся человек – значит, настоящий мужчина. Правда, растерялась: многие женщины тоже смеются. И дети.
- А как дети вообще реагируют на твои произведения?
- Как правило, если смеются, только в тех случаях, когда при них сидит взрослый. И еще очень радуются, когда стихи напоминают «страшилки». Например, точно знаю: строчки
Чуть-чуть похудеть захотелось скелету
И он ради этого сел на диету
Неизменно вызывают у детей бурный восторг. Их мало волнует диета, но слово «скелет» - это да. Чтобы потрафить слушателям, мне пришлось развить эту тему и сочинить совсем уж недетское стихотворение:
Шел скелет к скелету в гости
И стучал о крышку костью.
Можно похвалиться? Иногда достигаю такой головокружительной высоты, что читаю стихи – и дети уже смеются. Даже – без скелета.
- Ты считаешь смех адекватной реакцией на твою поэзию?
- Как раз я-то не считаю.
- И я не считаю.
- Спасибо тебе большое. Но многие почему-то считают… Нет, я не думаю, что мои стихи обязательно должны вызывать смех. Вот ты слушаешь – тебе становится жалко?
- Жалко? Пожалуй, нет: мне становится хорошо.
- А вот это уже – самый высший комплимент: лучше не скажешь… Можно термин позаимствовать? Иногда, проводя много времени с детьми, замечаю, что им становится если не хорошо, то – лучше.
- Как я понимаю, не только детям становится лучше, но и сами они хуже не становятся. Во всяком случае, я совершенно согласна с Игорем Губерманом, завершившим крошечное послесловие к твоей книжке фразой: «После таких стихов невозможно вырасти полностью плохим человеком».
- Знаешь, прочитав это, я, честно говоря, даже всплакнула.
- А что почувствовала, впервые книжку в руки взяв?
- Мои эмоции документально зафиксированы на автоответчике издателя Марка Галесника. Кстати, о моем издателе. По-моему, он совершил подвиг. Марк действительно хотел сделать сборник ярким, нарядным и праздничным – и сделал. Между прочим, и с Галесником, и с Арсеном Даниэлем мы ведь познакомились на презентации твоей книги.
- Мне было очень приятно, когда ты, прожившая к тому времени в Израиле всего несколько месяцев, приехала на столь важное для меня мероприятие. Твое появление произвело настоящий фурор: к сцене потянулись Бовин, Губерман, Галесник – и они все наизусть шпарили твои стихи.
- А потом подошел парнишка: «Дайте мне слово: если будете выпускать книжку – иллюстрировать позовете меня». Говорю: «Слово? Нате». Я не знала, кто он такой и, собственно, не думала ни о какой книжке. Спрашиваю у Галесника – он говорит: «Даниэль». С Юликом Даниэлем мы встречались, и воспоминания об этих встречах мне очень дороги, а тут - такое совпадение… И знаешь, не было человека, который не сказал бы, что мою книжку иллюстрировал великолепный художник.
- А что вообще говорят?
- Разное. Самый распространенный отзыв: «Шикарная книжка! Такая бумага, такая обложка, такие рисунки».Отзыв более квалифицированный: «Особенно понравились предисловие Эдуарда Успенского и послесловие Игоря Губермана».
- Самое время спросить: про что книжка-то?
- Ох, и вопросик… Наверное, опять же про то, что всех надо понимать и всем надо сочувствовать. Про то, как грустить – улыбаясь и улыбаться с грустью. Еще про то, что времена и ситуации меняются, а что-то вечное остается неизменным. А еще – про мою жизнь.
- Странная в таком случае у тебя жизнь…
- У всех жизнь странная. Другое дело, что не каждый способен видеть прежде всего смешное.
- Ну, в этом деле ты – большой мастер: любую личную драму воспринимаешь с юмором.
- Да это не мастерство – замедленная реакция. Сначала вижу светлое, потом потемнее, еще темнее, а к тому времени, как дохожу до совсем темного, светлое, накопленное раньше, побеждает.
- Жизнь свою считаешь счастливой?
- Безусловно. Даже обижаюсь, когда в этом сомневаются.
- Не любишь, когда тебя жалеют?
- Когда грамотно жалеют – через моих тараканов, червяков и жаб – еще как люблю! Но когда считают мою жизнь несчастливой – ну уж нет! Разве не счастлив человек, который сохранил друзей с молодости и приобрел новых? Человек, у которого установились доверительные отношения с вещами, зверями и явлениями природы?
- А с человечеством? Ты согласна, что оно состоит не из одних только доброжелателей?
- О, да. Я даже знаю почему:
Когда вам гадит троглодит,
Ведь что-то им руководит!
- Но тебе троглодиты вроде бы гадят не так и часто.
- Наверное, мое чувство юмора им мешает.
- А тебе?
- Ты попала в самую точку. Муж всегда меня предупреждает: «Помни, что не у каждого человека есть чувство твоего юмора».
- Здесь впору процитировать услышанный однажды тост: «Главная роскошь – человеческое общение. Выпьем за Реночку как предмет роскоши!»
- Да, это Ниночка Канторович сказала когда-то… А почему ты не спрашиваешь о моем любимом литературном жанре?
- Догадываюсь: поэзия для бывших детей и будущих взрослых.
- А вот и нет! Мой любимый литературный жанр – давать интервью. До сих пор я себя считала жуткой оригиналкой, но вчера меня познакомили с девочкой, у которой излюбленный жанр – заполнение анкет.
- Почему ты вдруг заговорила о жанре интервью?
- Потому, что интервьюеры всегда шли ко мне с установкой: чтобы было смешно. Мне все время хотелось дать несмешное интервью. И вот, кажется, наконец, удалось.
- Относительно. Во всяком случае, я изо всех сдерживаю желание перейти на байки, рассказывать которые ты великая мастерица… Но мы с тобой, между прочим, так и не выяснили: почему народ так ждал выхода «Гиппопопоэмы»?
- Ну, мать, тут без байки не обойтись. Как тебе уже известно, я долгое время являлась автором одного-единственного стихотворения.
- Про ужа? Вспомним:
Бывают в жизни чудеса
Ужа ужалила Оса.
Ужалила его в живот,
Ужу ужасно больно.
В о т.
А доктор Еж сказал Ужу:
“Я ничего не нахожу,
Но все же, думается мне,
Вам лучше ползать
На спине,
Пока живот не заживет.
Вот".
- Все правильно. Вадим Левин, возглавлявший нашу, знаменитую не только в Харькове, литературную студию, вечно надо мной издевался. Заставлял читать «Ужа», потом просил почитать что-то еще и в финале неизменно подводил итог: «Известный поэт, а ничего не пишет». Травля продолжалась очень долго… На десятилетие студии мы пригласили англичанку мисс Энн Нэпп, блестяще знающую русскую литературу и язык. Кроме всего прочего, она услышала традиционный монолог Левина, после чего вышла к трибуне. «Я хочу вам сообщить, что западный мир сейчас переживает литературную сенсацию. В течение многих лет все зачитывались детскими романами, фамилию автора которых никто не знал: он скрывался под псевдонимом. Недавно этот человек умер, а псевдоним так и не раскрыт… Я никогда не думала, что, приехав в СССР, встречусь с обратной ситуацией: автор широко известен, а произведений нет».
